Это было первое путешествие Конфуция за пределы родного княжества, и этот опыт, без сомнения, оставил в его сознании (восприимчивом и впечатлительном, каким оно должно было быть в возрасте тридцати шести лет) множество ярких впечатлений. Как говорилось выше, Лу было маленьким государством, приткнувшимся на восточном краю центральной равнины. Некогда Ци дало северному союзу государств одного из самых выдающихся лидеров – князя Хуань-гуна, а теперь столица Ци, добившаяся замечательных успехов в торговом и промышленном развитии, боролась за звание самой крупной метрополии в Китае. 

Когда Конфуций, неотесанный провинциал, впервые оказался в этой столице, Линьцзы, он наверняка увидел и услышал много нового, изумительного и интересного для него.
Будучи в Ци, Конфуций услышал мелодию Шао, которую считали созданной древним императором Шунем. Тотчас он был очарован ею и немедля отправился в школу музыкантов, где, забыв о сне и пище, три месяца провел погруженным в занятия. Этот эпизод зафиксирован в «Изречениях» такими словами: «Учитель услышал в Ци мелодию Шао и три месяца не чувствовал вкуса мяса». В другом месте Конфуций говорит: «Я и не думал, что красота музыки может быть так совершенна». Судя по всему, не только мотивы, которым учился Конфуций у наставника музыки в Лу, были старомодными; исполнение жалким оркестром тоже, видимо, было крайне убогим и посредственным. И в полную противоположность этому музыка, исполненная оркестром лучших мастеров в полном составе при дворе большого, влиятельного государства, полностью захватила впечатлительного слушателя.
Вряд ли можно сомневаться и в том, что Конфуций многое услышал о достижениях известного первого министра Гуань Чжуна, достославного героя Ци. Вся внешняя сторона городской культуры столицы Ци должна была глубоко тронуть душу молодого Конфуция. Однако у него была сильная воля, он никогда не забывал о самоанализе и вскоре должен был пробудиться от обаяния вычурной циской цивилизации. Кое-что свидетельствует о том, что он изменил свое мнение о власти над чувствами той музыки, которой он целых три месяца был захвачен телом и душой.
Оборона Гуань Чжуна от нашествий восточных и южных варварских племен и его борьба за цивилизацию центральных государств действительно были славными деяниями. Тем не менее, чувствуя, что поведение Гуань Чжуна (по крайней мере, если цисцы рассказывали о нем правду) не свидетельствовало о безупречности, Конфуций сказал даже: «Незначительны были таланты Гуань Чжуна!» В конце концов он откровенно высказался: «Одно изменение в Ци – и оно достигнет уровня Лу; одно изменение в Лу – и оно достигнет Дао». Различие между характером вычурной цивилизации Ци и непритязательной культуры Лу не бросалось в глаза, обе они были связаны с Дао – Путем, образом жизни, основанным Чжоу-Гуном. Цивилизация Ци, пожалуй, подверглась слишком большим изменениям и модернизации, но после незначительного исправления могла стать такой же, как в Лу. И в Лу после некоторых улучшений мог быть восстановлен первоначальный образец, созданный Чжоу-гу-ном. Конфуций, сначала отвергший лускую культуру и принявший цискую, постепенно возвращался к высокой оценке достоинств культуры своего родного государства и к новому почтению к ней.
У решения Конфуция отказаться от циского образа жизни и вернуться в Лу была глубинная причина. Он приехал в Ци вслед за Чжао-гуном и, возможно, в значительной степени из уважения к своему князю, отторгнутому от родины и не желающему иметь больше никаких дел с олигархией трех кланов потомков Хуань-гуна. Следует предположить, что, получше приглядевшись, Конфуций заметил: внутренняя ситуация в Ци, сколько она ни отличалась от луской, на самом деле была куда хуже. Влиятельными семьями княжества Ци в середине периода Чуньцю были Цуй, Цин и Тянь. Сначала самой сильной была семья Цуй, но ее глава, разгневанный тайной связью своей жены с циским Чжуан-гуном, в 548 году до н. э. в конце концов убил князя. Это случилось за тридцать лет до прибытия Конфуция в Ци в 517 году до н. э. Тем не менее, он, будучи осведомлен о подробностях этого события, хотя оно и касалось прежнего правителя чужого царства, должен был оплакивать случай, который, по сравнению с изгнанием государя с его собственной родины, казался куда более постыдным.
Однако семье Цуй вскоре пришлось поплатиться за свою жестокость. Цуй вместе с семьей Цин поддержали Цзин-гуна при вступлении на пустующий трон и, представив своих кандидатов на должности правого и левого министров, стали по своему произволу распоряжаться управлением в Ци. Но они немедленно поссорились; и в конце концов семья Цин добилась полного истребления семьи Цуй. Тогда Пины смогли монополизировать должность первого министра и совершенно развратились, постоянно пьянствуя и охотясь. Вскоре сигналом для других знатных семей, во главе которых стоял род Тянь, послужили нелады внутри рода Цин; они объединили свои силы, напали на Цинов, и те были вынуждены бежать далеко на юг, в княжество У.
Когда влияние семей Цуй и Цин было полностью элиминировано, путь оказался свободен для быстрого возвышения семьи Тянь, которая выдвинулась совсем недавно. Умный глава дома Тянь не пожелал хвастаться весомым положением, доставшимся его семье: он рассчитывал действовать в согласии со старыми знатными семействами в Ци и обеспечил продвижение по службе популярного и талантливого администратора Янь-цзы, который получил должность премьера. На самом деле он был подставным лицом. Реальная власть и влияние в княжестве понемногу накапливались у главы дома Тянь, и скоро он получил такую негласную власть, что мог действовать, не обращая никакого внимания на правителя; мог он и убить или прогнать правителя. Конфуций, который был не в состоянии видеть тираническое управление Трех семей и последовал за своим государем, Чжао-гуном, в изгнание в Ци, теперь был вынужден беспомощно наблюдать за жестоким деспотизмом в Ци семьи Тянь. Кризис, который предвещало княжескому дому засилье семьи Тянь, в действительности был намного опасней, чем все, что могло грозить лускому князю со стороны Трех семей.
Опечаленный и разочарованный ситуацией в Ци, Конфуций вскоре уехал оттуда. Дату его возвращения, как я говорил раньше, невозможно установить точно, но следует предположить, что это произошло около 509 года до н. э., когда после смерти Чжао-гуна в городке неподалеку от границы Ци конец долгому междуцарствию положило восшествие на престол Дин-гуна – его младшего брата. Конфуцию тогда должно было быть около сорока лет. Позже, вспоминая прошлое, он говорил: «В сорок у меня не осталось сомнений». Опыт, полученный в путешествии за пределы Лу, расширил его кругозор, и теперь он был в состоянии выработать собственную независимую позицию, будучи твердо уверен в своих способностях и зная о своих слабостях.
Согласно традиции, примерно за десять лет до этого Мэн Сицзы, один из представителей Трех семей, находясь при смерти, велел старшему в роде отправить его сыновей Мэн Ицзы и Наньгун Цзиншу учиться ритуалу у Конфуция. Возможно, примерно в это время у Конфуция оказалось какое-то количество учеников, привлеченных его познаниями и нравственностью. С учетом возраста главных учеников, приведенного в «Исторических записках», если считать годом возвращения Конфуция в Лу 509-й, то старшему ученику, Цзы Лу, тогда было тридцать пять лет, Минь-цзы – двадцать девять, Жань Боню – двадцать семь, а Ю Жо – двадцать один. Итак, поскольку все эти ученики были в то время взрослыми людьми, кажется разумным предположить, что они присоединились к школе вскоре после возвращения Конфуция из Ци, и его академическая группа стала формироваться, самое позднее, сразу после его возвращения в Лу.
«Я никогда не отказывал в обучении никому – даже если мне приносили лишь связку сушеного мяса». Связка сушеного мяса была ритуальным символом поступления в школу, и здесь Конфуций заявляет о своем правиле обучать всякого, кто приходит к нему таким образом. О своих методах обучения он говорит: «Того, у кого нет тяги к знанию, я не начинаю обучать. Тому, кто не стремится высказаться, я не открываюсь. Тому, кто по одному углу не способен узнать остальные три, я не повторяю». Конфуций никогда не навязывал своих наставлений ученику – сначала ученик должен был самостоятельно приступить к поискам Пути и, не будучи в состоянии найти его, прийти в раздражение и стать нетерпеливым, стремясь к объяснению.
Итак, целью его было так обращаться с учеником, чтобы тот спонтанно формулировал вопрос. Отвечая же, Конфуций лишь намекал на принцип решения проблемы: от ученика ожидалась самостоятельная разработка недостающих деталей ответа. Поставленную проблему не обсуждали во всех подробностях, как не приветствовалось и возвращение для дальнейшего обучения людей, которые оказывались не в состоянии самостоятельно найти решение проблемы после указаний и намеков Учителя. Это действительно было в полном смысле слова развивающее образование.
Методика в образовании, которая во всем отличалась от педагогической практики его предшественников – они лишь пытались научить кое-чему из «Стихов» и «Писаний» и велели твердить наизусть относящиеся к древней традиции тексты, – неизбежно должна была привлечь к Конфуцию внимание современников. Следствием было постепенное увеличение числа его учеников. Известны даже имена семидесяти семи из них (так называемых «Семидесяти»). Больше половины «Семидесяти» были гражданами Лу, выходцев из соседних княжеств было довольно мало. Ученики, пришедшие в школу с самого начала или на раннем этапе ее развития, например Цзы Лу, Минь-цзы, Жань Боню, были родом из Лу, так как во время основания школы репутация Конфуция как ученого была ограничена пределами его собственного государства. Кроме того, только два ученика принадлежали к аристократии – Наньгун Цзиншу, о котором упоминалось выше, и некий Сыма Ню из княжества Сун, пришедший в школу позже. Что касается остальных, большинство происходило, как и Учитель, из набиравшего силу класса служилых. Целью многих из этих учеников было применение знаний, полученных в ходе образования, на государственной службе или же на службе какому-либо могущественному аристократическому роду. Тем, кто стремился к подобной карьере, Конфуций давал не просто профессиональную подготовку и не просто обучал умению использовать свои знания на практике. Первым принципом и основной целью его наставлений было воспитание характера и внедрение элементарных знаний, что, по его мнению, могло подготовить ученика к действиям, достойным идеального человека.