Мой дорогой Жак, ты прав, считая, что для того, чтобы стать человеком молитвы, необходимо дисциплинировать свои инстинкты, упорядочить свои наклонности, установить внутреннее единство. Но значит ли это, что следовало бы подождать, когда мы сделаемся полными хозяевами самих себя, чтобы начать творить молитву? 

Я не так в этом уверен, как ты. Но прежде, чем изложить тебе мою точку зрения, я желал бы, чтобы ты прочел письмо, которое прислал мне один мой друг добрых двадцать лет тому назад и которое я вновь обнаружил у себя недавно. Вот оно: «И вот я снова, после долгих лет отсутствия, в этом городе на севере Африки, который я так люблю. 

Радость от вновь обретенных родных, от возрожденной дружбы, от улыбающихся лиц. Я взираю широко раскрытыми глазами на
пальмы, раскачиваемые ветром, на камни, позлащенные солнцем, и я пожимаю тысячи рук. Посреди суматохи встречи, сюрприз: Саид, старина Саид подходит ко мне и обращается с классическим приветствием: «А'лан оуа са'лан».

 То, что он вновь оказался в нашей семье, где прослужил в течение 25-ти лет, само по себе не было удивительно. Меня поразило другое: я помнил его постоянно ссорящимся, обидчивым, грубым, бабником и неисправимым выпивохой. Ныне же это существо кроткое и терпеливое, смиренное, не позволяющее себе возвысить голос, чьи движения скупы и сдержанны. Он источает некое непередаваемое спокойствие. 

Чтобы прояснить тайну, несколько дней спустя я стал расспрашивать Саида, как это позволяла наша дружба. «Бог того пожелал, — отвечал Саид, — Бог пожелал того». И все. Он не стал объясняться. Саид знал мою веру, искренне уважал ее, но не позволил мне проникнуть в свою внутреннюю жизнь. Я не мог удовлетвориться столь уклончивым объяснением, и потому однажды утром отправился к нему. Он жил в центре арабского квартала, в одном из тех домов со стенами, выбеленными известкой, которые обыкновенно представляют собой подлинные дворы чудес. Он жил там со своей супругой, по имени Зофра, и с маленьким подкидышем, которого он усыновил. Это был удивительный оазис мира и порядка, посреди сумятицы во всех соседних домах.

 Было восемь часов. 

Я проник в комнату Саида, но, вопреки всем законам восточного гостеприимства, сей последний не побеспокоился о том, чтобы меня встретить: он молился. И я заметил, что помимо пяти ритуальных молитв, Саид молился еще или, скорее, еще долго размышлял. Стало быть, таков был его секрет, объяснение происшедшей с ним метаморфозы?.. Пока я ждал, мне рассказали, что каждый день он начинает молиться на заре, а затем отправляется на свою работу, которая длится за полдень. Вернувшись к себе, он вновь принимается за молитву, и в это время весь дом хранит тишину. Затем, и только затем, к нему начинают приходить посетители, ибо Саид хорошо известен в своем квартале, и соседи ходят к нему за советом: он гасит тысячи ежедневных ссор, за разрешением которых обращаются к нему. Он не позволяет, чтобы его публично именовали титулом «шейх», на который он имеет право, но он пользуется единодушным уважением и окружен подлинным почетом. Он охотно вступает в разговор, и слова его исполнены мудрости и кротости, особенно удивительной для того, кто знал прежнего Саида. Вечером он снова подолгу молится перед сном. Таким образом, он проводит с Богом не менее пяти часов в течение дня. Закончив свою молитву, Саид вышел ко мне, устроил меня в миниатюрном салоне, предложил мне традиционную чашечку кофе; словом, принял меня по всем законам восточного гостеприимства. А затем, когда я его покинул и медленным шагом возвращался к себе, настал мой черед поразмыслить…» Ты понял, почему я захотел дать прочитать тебе это письмо? 

Из него ясно видно, что молитва Саида явилась источником преображения его характера и его нравственной жизни, а не наоборот. Мой друг определил это верно. Я согласен, что владеть собой необходимо тому, кто желает продвигаться по пути молитвы, но еще более необходима молитва, чтобы достичь владения над собой. Вот почему я очень опасаюсь, как бы ты не стал ожидать того времени, когда достигнешь самообладания, чтобы начать молитвенную жизнь. В этом случае ты не достигнешь ни того, ни другого. 

К тому же, выражение «владеть собой», которое ты так часто употребляешь, кажется мне спорным. У христиан есть занятие получше, чем мечтать о власти над собой. Прежде всего, власти над собою Бога должен ты добиваться.
Посмотри на Саида: ты ведь не думаешь, что если бы он был попросту хозяином самого себя, от него исходило бы подобное сияние и он был бы таким полюсом притяжения? Нет, как раз вопреки его характеру, преображенному и умиротворенному, ощущается в нем присутствие Того, Кто сияет и притягивает. Ищи же Бога, предоставь твой дух возрастающей власти Его любви, и ты не замедлишь убедиться, что порядок и мир со все большей силой воцарятся в тебе. Послушай св. Августина, который с огромной силой и ясностью излагает этот великий закон духовной жизни: «Подобает, чтобы низшее было подчинено высшему. 

Тот, кто желает господствовать над низшим, должен подчинить себя тому, что есть высшее. Ты должен подчиниться Богу, а тебе должна подчиниться плоть (с ее влечениями). Что более справедливо? Что более прекрасно? Ты подчинен тому, что больше тебя, то же, что меньше тебя, подчинено тебе. Если ты нарушишь первый закон: "Ты должен подчиниться Богу”, — ты никогда не добьешься, чтобы исполнился второй закон: "Тебе должна подчиниться плоть”».

 А чтобы достичь этого подчинения всего нашего существа Богу, есть особое средство: молитва. Тому свидетелем Саид, но еще также множество христиан на протяжении веков.