Если живой Христос обитает в вас, Он обитает, молясь. Ибо для Христа жить это значит молиться. Присоединитесь к нему; овладейте Его молитвой, или, скорее, — поскольку мои слова слишком подчеркивают вашу собственную активность, — дайте этой молитве охватить вас, вторгнуться в вас, вознести вас и увлечь к Отцу.

 Я вам не обещаю, что вы ощутите это; я только прошу вас в это верить и в течение молитвы давать и подтверждать ваше полное на то согласие. Уступите ей место, все место. Да проникнет она во все фибры вашей души, как огонь проникает в дерево и делает его пылающим. Молиться — значит отвечать на требование Христа: «Отдай Мне твой разум, твое сердце, все твое существо, все, что в человеке только способно сделаться молитвой, чтобы Я мог исторгнуть из тебя великую хвалу Отцу. Не для того ли Я пришел, чтобы возжечь на земле великий огонь, который будет все более распространяться, охватывать все новые пространства, преображая все деревья человеческого леса в живые факелы? Этот огонь — Моя молитва. Прими этот огонь». 

Христос присутствует в крещеном младенце, как и в великом мистике. Но жизнь Христова в том и в другом не находится на одной и той же стадии развития. Если в душе новоокрещенного уже трепещет молитва Христова, она еще, тем не менее, только зернышко, искра огня.

 Лишь в течение всего нашего существования, по мере нашего содействия, она усилится и понемногу овладеет всем нашим существом. Наше содействие состоит прежде всего во всецелом согласии всей нашей воли на Христову молитву в нас. Но заметьте хорошенько тот весьма важный смысл, какой я придаю слову «согласие».

 Оно здесь означает не безвольное позволение, принятие устами, но всецелый дар: так полено бросают в огонь, чтобы и само оно стало пламенем. Наше содействие состоит еще и в том, чтобы исследовать с помощью всей силы нашего разума, что такое молитва Христова в нас, каковы ее великие составляющие: хвала, благодарение, самоотдача, предстательство… — чтобы присоединиться к ним наиболее совершенным образом. — Вы просили у меня тем для размышлений: лучших я вам предложить не могу. Но человек еще долго не ощущает в себе эту молитву Христову, лишь вера свидетельствует о ее присутствии, а размышление позволяет все лучше ее познавать. 

Однако наступает день — и происходит это не обязательно во время молитвы, — когда он открывает ее в своей душе. Он умолкает тогда; он боится ее вспугнуть, как боятся вспугнуть птичку, прилетевшую на подоконник… Затем внезапно он замечает, что она неизвестно как исчезла, может быть, во время секундного невнимания. 

Это удручает его. Было так отрадно найти эту молитву в глубине себя; теперь он ждет, что вновь сумеет ее найти — утром ли, едва проснувшись, или в течение дня, прервав на время свою работу. Пусть он не отчаивается: молитва Христова всегда здесь, даже когда ее не ощущаешь. 

Необходимо возвращаться к ней через веру и, главное, не стараться во время своей молитвы вновь пережить те же чувства. Ибо было бы непочтением к Богу — приступать к молитве ради даров Божиих, а не ради Самого Бога. Господь, согласно Своему обетованию (Ин 14,21), будет являться нам гораздо чаще, если мы будем не более привержены к Его дарам, нежели к Нему Самому.

 Несомненно, благодать ощущения в себе молитвы Христовой возобновится. Возможно даже, что, прирученная, эта молитва больше уже не упорхнет от нас — но не прежде, чем мы откажемся от намерения схватить рукой пугливую птичку.

Когда душа совершенно освободится от всего, умрет для самой себя, она испытает тогда то, что св. Игнатий Антиохийский выразил в незабываемых словах в своем послании к Римлянам, написанном на склоне его долгой апостольской жизни, на корабле, который влек его на мученичество: «Страсти мои распяты, и нет у меня более стремления к земным вещам. 

Но вода живая журчит внутри меня и шепчет мне: "Иди к Отцу”».