Когда мне было четыре года, я провел лето со своим отцом. В холле его дома стояла машинка для чистки обуви. В этой машинке был мотор с колесом, подбитым красным мехом с одной стороны и черным — с другой. Наверху находилась кнопка, и каждое утро, перед тем как отправиться на работу, отец нажимал на эту кнопку, и щетки начинали вращаться. 

Он вставлял свои ботинки в эту машинку и полировал их, затем вновь нажимал на кнопку, чтобы остановить машинку, и потом шел на работу.
Эта машина приводила меня в восхищение. Иногда случалось, что я сидел в холле, увлекаясь тем, что нажимал на кнопки, включая и выключая машину. Мне нравилось трогать щетки и ощущать их в движении, когда они вращались.
Однажды воскресным утром я проснулся раньше всех, и бродил по дому в поисках какого-нибудь занятия, боясь разбудить отдыхавшего отца. Итак, я устроился в холле и начал забавляться с этой машинкой. После того как я несколько раз включил ее и снова выключил, занятие наскучило мне, и я подумал: «Почему бы мне не почистить туфли отца?» 

Я тихонько открыл дверь спальни, на цыпочках вошел туда, взял его черные туфли и так же на цыпочках вышел и закрыл дверь.
Я знал, что ботинки будут действительно хорошо блестеть, если использовать немного крема для обуви. Крем у нас держали под раковиной в ванной комнате. Заглянув туда, я убедился, что на самом деле там стояла бутылка с жидким кремом для обуви. Вернулся с ним в холл. Не будучи вполне уверенным, в каком порядке надо было все делать, я был абсолютно уверен, что черный крем надо класть на черную щетку, и поэтому щедро вылил на нее значительное количество жидкости. Мне уж очень хотелось, чтобы туфли отца сияли самым лучшим образом.

 Затем я включил машину. Сначала она вибрировала, как неисправная стиральная машина, разбрасывая повсюду обувной крем. Затем начала вращаться с бешеной скоростью, распыляя черный крем ровным тонким слоем на стенах и потолке. Поняв, что произошло, я решил, что пора идти обратно в кровать. Быстро выключил машину, юркнул к себе в спальню и лег в кровать.
В доме жили еще мой родной брат и сводный брат, поэтому я успокаивал себя мыслью, что никто не узнает, кто учинил это безобразие, так как никто не видел меня.
Вскоре послышались шаги отца в его спальне, и я с волнением ждал, когда он откроет дверь. Для себя я уже решил, что притворюсь спящим. С минуту он прохаживался в холле, затем раздался тяжелый вздох… пауза… потом он позвал меня: «Даги, Даги, пойди-ка сюда!» Я удивился, почему он позвал именно меня. «Никто не видел меня, — мелькнуло в моей голове. — Притворюсь-ка я спящим». Вскоре дверь в мою спальню открылась, и вошел отец. 

«Даги, вставай», — сказал он. А я, четырехлетний ребенок, изо всех сил пытался притвориться спящим, но так или иначе, не думаю, что это было убедительно. Робко вошел я в холл. Черная радуга угрожающе висела надо мной. Я не упомянул, что она была не только на стене, но покрывала и дорогую картину, где был изображен испанский конкистадор! «Ты что-нибудь знаешь об этом?!» — произнес отец, свирепо глядя на меня. Было бы хорошо сейчас сказать правду, но тихий дьявольский голос говорил: «Никто не видел тебя. Он не узнает». И я выпалил:
«Нет!» Но отец не унимался: «Я снова спрашиваю тебя, знаешь ли ты что-нибудь об этом?» Мне хотелось сказать правду, но я подумал, что постараюсь обмануть еще раз, и тем самым подписал себе приговор. Уж если вы стали на путь обмана, тяжело повернуть обратно. «Нет», — произнес я, стараясь, чтобы это звучало убедительно. «Хорошо! — сказал отец. 

Я буду бить тебя до тех пор, пока ты не скажешь правду». Мгновенно он спустил мои штаны, перегнул через свое колено и начал шлепать. Когда я чувствовал, что его рука вновь опускается на мои ягодицы, я кричал: «Я не делал этого! Я не делал этого! — Я сделал это! Я сделал это!» Нужно испытать такие муки, чтобы признаться.
Отец поставил меня на ноги и сказал: «Даг, я наказал тебя не за то, что ты сделал плохо, а за то, что ты соврал мне». Потом он сказал, чтобы я шел в ванную комнату и умыл лицо. С трудом вошел я в ванную, взобрался на стул (я был еще невысок ростом, чтобы дотянуться до раковины) и взглянул в зеркало. К моему удивлению, все лицо было усыпано маленькими черными точками обувного крема! Я-то думал, что никто не узнает о моей проделке, но, посмотрев на себя после встречи с отцом, понял, как на самом деле выглядел в его глазах. Как и Исаия, я понял, что погиб!
А теперь позвольте спросить вас: «Когда я взглянул в зеркало и увидел пятна на лице, то, как вы думаете, все дело было в зеркале?» Нет. Я был всему причиной. То же происходит, когда мы видим Иисуса Христа на кресте, умирающим за наши грехи, — тогда понимаем, что мы грешники. Библия говорит, что грех есть беззаконие (1 Ин. 3:4).

 Закон Божий, или Десять Заповедей, есть зеркало (Иак. 1:23-25). Так же, как зеркало не смывает грязь, так и закон существует не для того, чтобы удалять грехи. Закон указывает нам на грех; затем мы идем к Иисусу для очищения.
Некоторые смотрят на Закон Божий и видят грех в своей жизни; они думают, что нужно отбросить Десять Заповедей и все уладится, но заповеди не нуждаются в изменении. Измениться нужно нам. Закон Божий помогает нам увидеть пятна на лице.
Это второй шаг к спасению. Исаия понял, что погиб, когда увидел своего Отца Небесного. Верный путь узнать, что вы становитесь христианином, — осознать свою греховность. Это добрый признак того, что вы идете по следу Господа. Запомните, когда при родах врач принимает ребенка, то он знает: если ребенок кричит, значит, все хорошо. 

Так же и здесь. Первым признаком того, что вы почувствовали духовное рождение, будет ваш возглас: «Горе мне! Я грешник».