Не так мы сильны, как думаешь ты, блаженный; и, может быть, не знаешь ты немощи моей и того, что нетрудна для тебя погибель моя, а потому, как бы распаляемый естеством по обычаю его, непрестанно просишь меня о том, о чем и нам заботиться, чего и тебе желать — не должно. 

Не проси у меня, брат, сего одного, упокоевающего плоть и ее мудрование, но попекись о спасении души моей. 

Немного еще времени, и прейдем мы из века сего. Сколько лиц встречу, когда пойду к тебе! Сколько увижу людских нравов и мест, пока не возвращусь на свое место! Сколько причин к помыслам приимет душа моя при встрече с людьми! Сколько смущения потерпит от пробудившихся в ней страстей, от которых успокоилась несколько! 

Это и тебе не неизвестно. Что монаху видеть вредно мирское, сам ты это знаешь. И смотри, какое изменение происходит в уме долгое время безмолвствовавшего с самим собою, когда он вдруг снова впадает в это, и видит, и слышит, что для него непривычно.

 Если тому, кто в подвиге и ведет еще брань с сопротивником своим, вредит и встреча с монахами, когда они неблизки к его состоянию, то рассуди, в какой кладезь падем мы, особливо долгим опытом приобретшие познание! 

О, если бы избавиться нам от жала врага нашего! Поэтому не требуй от меня, чтобы я без нужды сделал это. Да не обольщают нас утверждающие, будто бы никакого вреда нет для нас оттого, что слышим и видим нечто, будто бы одинаковы мы по мыслям своим и в пустыне и в мире, будто бы и в келии и вне ее не возмущается скромность наша, не происходит с нею худой перемены, при встрече с лицами и вещами не чувствуем тревоги страстей.

 Утверждающие это, если и раны приемлют, не знают этого; но мы не достигли еще сего душевного здравия, имеем на себе смердящие язвы, и они вскипят червями, если и один день не будет о них попечения и останутся они не перевязанными, не будут обложены пластырем и стянуты перевязками.