Это есть сила великости греха. Ею враг обыкновенно приводит в смущение души целомудренных и чистые движения понуждает испытывать то, чего никогда они вовсе не принимали в себя. Здесь, возлюбленные братия, докажем свое терпение, соревнование и рачение. Ибо это есть время незримого подвига, о котором говорят, что чин иноческий всегда им побеждает.

 При встрече с сею бранию благочестивый ум скоро приходит в смущение, если не будет сильно ополчен.
В сии времена — времена мученичества — Ты, Господи, источник всякой помощи, силен подкрепить души, которые с радостию себя уневестили Тебе, небесному Жениху, и по искренним, а не ухищренным побуждениям вступили с Тобою в завет святой. Посему даруй им силу с дерзновением разорить укрепленные стены и всякую высоту, возносящуюся против истины, чтобы не остаться им неуспевшими в собственном своем намерении от невыносимого и нестерпимого принуждения в такое время, когда борьба идет о крови.
В этой лютой брани не всегда выдерживает подвиг целомудрие, потому что человек оставляется без помощи и для искушения.

 Но горе немощному, искушаемому в сей решительной брани, потому что брань сия, от снисканного навыка, приобрела великую силу над теми, которые сами себя предают на поражение соизволением на собственные свои помыслы.
Остерегайтесь, возлюбленные, праздности, потому что в ней сокрыта дознанная смерть и без нее невозможно впасть в руки домогающихся пленить инока. В оный день Бог будет судить нас не о псалмах, не за оставление нами молитвы, но за то, что опущением сего дается вход бесам. А когда найдут они себе место, войдут и заключат двери очей наших, тогда мучительски и нечисто исполнят на нас то, что делателей их подвергает Божественному осуждению и жесточайшему наказанию; и соделаемся мы подручными им за опущение сего маловажного, но что, как написано мудрейшими, ради Христа делается достойным попечения. Кто воли своей не покоряет Богу, тот покорится противнику Его, а потому сие, представляющееся тебе малым, вменится тебе в стену, ограждающую от пленяющих нас. Совершение сего внутри келии по Духу откровения установлено мудрыми, содержащими церковный чин, для охранения нашей жизни. Опущение сего у немудрых признается маловажным. Поелику не берут они в рассмотрение происходящего от того вреда, то и начало и средина пути их — невежественная свобода, которая есть матерь страстей. Лучше стараться не опускать и малого, нежели расширением этого давать место греху. Ибо неуместной этой свободы конец — жестокое рабство.
Пока живы у тебя чувства, при встрече с чем бы то ни было почитай себя мертвым, потому что, если во всех членах твоих не умалится греховное разжжение, не возможешь приобрести себе спасения. Если кто из монахов скажет в сердце своем, что остерегается сего, то, значит, не хочет он и знать, когда заушают его. Кто обманет друга своего, тот по закону достоин проклятия. А кто обманывает сам себя, тот какое понесет наказание за то, что, зная порочность худого дела, прикрывается незнанием? Но что знает он, это показывает обличение совести. То и мучит его, что знает он, в чем притворяется незнающим.
О, как сладостны поводы к страстям! Человек может иногда отсечь страсти; вдали от них наслаждается тишиною, веселится, когда прекращаются они: но не может сделать, чтобы не было у него причин к страстям. Поэтому искушаемся и нехотя, и печалимся, когда мы в страстях, но любим, чтобы оставались в нас поводы к ним. Грехов себе не желаем, но приводящие нас к ним причины принимаем с удовольствием. Поэтому вторые делаются виновными в действенности первых. Кто любит поводы к страстям, тот невольно и нехотя становится подручным и порабощается страстям. Кто ненавидит свои грехи, тот перестанет грешить; и кто исповедует их, тот получит отпущение. Невозможно же человеку оставить навык греховный, если не приобретет прежде вражды ко греху, и невозможно получить отпущение прежде исповедания прегрешений. Ибо вражда бывает причиною истинного смирения, исповедь — причиною сокрушения, последующего в сердце от стыда.
Если не возненавидим того, что достойно порицания, то, пока носим это в душах своих, не можем ощутить зловония и смрада в действенности всего этого. Пока не отринешь от себя того, что неуместно, до тех пор не узнаешь, каким покрыт ты стыдом и сколько должен краснеть от сего. Когда же бремя свое увидишь на других, тогда узнаешь лежащий на тебе стыд. Удались от мира, и тогда узнаешь зловоние его. А если не удалишься, не узнаешь, сколько он смраден; напротив же того, скорее как в благоухание облечешься в зловоние его и наготу стыда своего будешь почитать завесою славы.
Блажен, кто удалился от мира и от тьмы его и внимает себе единому. Ибо прозорливость и рассудительность не могут действовать в том или услуживать тому, кто проводит жизнь в делах суетных. Да и как возмущаемая его рассудительность в состоянии будет различать, что должно? Блажен, кто вышел из усыпления в упоении своем и на других усматривает, какова ненасытимость сим упоительным чадом! Тогда познает он собственный свой стыд. А пока человек носит в себе чад упоения грехами своими, благоприличным кажется ему все, что ни делает он. И как скоро природа выходит из своего чина, все равно — упоена ли она вином или похотями: потому что и то и другое выводит из надлежащего состояния, и тем и другим одинаковое распадение производится в теле, вмещающем в себе это; хотя способы различны, но растворение одно. И хотя одинаково изменение, но различия причин бывают не равные, распознаются же и по приемлемости каждого.
За всякою отрадою следует бедствование, и всякое бедствование ради Бога сопровождается отрадою. Если все, что есть в этом мире, подлежит тлению, а тление и здесь, и в будущем веке, и во время исхода бывает от противных причин, и наипаче от непотребного сластолюбия или от противоположного сему сластолюбию злострадания, претерпеваемого при освящении, то Бог и сие устрояет по человеколюбию, чтобы или во время самого пути, или в конце его вкусить нам наказания, и тогда уже, по богатой милости Его, прейти путь, в одном случае — как некое воздаяние, а в другом — как залог. Ибо не возбраняет приобретать доброе даже до последнего часа; но действительно возбраняет злое, потому что оставляется во зле, как написано, достойный наказания. Наказуемый здесь ради стыда своего вкушает своей геенны.65
Остерегайся собственной своей свободы, предшествующей лукавому рабству. Остерегайся утешения, предшествующего брани. Остерегайся ведения, предшествующего встрече с искушениями, а что всего чаще бывает, желания сей встречи, прежде совершения покаяния. Ибо если все мы грешники, и никто не выше искушений, то ни одна из добродетелей не выше покаяния, потому что дело покаяния никогда не может быть совершенно. Покаяние всегда прилично всем грешникам и праведникам, желающим улучить спасение. И нет предела усовершению, потому что совершенство и самых совершенных подлинно нескончаемо. Посему-то покаяние до самой смерти не определяется ни временем, ни делами. Помни, что за всяким удовольствием следуют омерзение и горечь, как неразлучные спутники.
Остерегайся радости, с которой не соединена причина к изменению. Ибо касательно всего, в чем сокрывается высшее смотрение, не можешь ты постигнуть и познать предела и причины изменения в этом. Бойся тех, о ком предполагаешь, что идут прямым путем, потому что они, как говорится, ходят вне пути. Тот, кто премудро умеет управлять кораблем мира, во все, что в мире, вложил изменяемость; и что вне этого, то — тень.
За отдохновением членов следует исступление и смущение помыслов; за неумеренным деланием — уныние, и за унынием — исступление. Но одно исступление различно от другого. За первым исступлением по отдохновении следует блудная брань, а за исступлением от уныния — оставление безмолвной своей обители и перехождение с места на место. Соразмерному же и ревностно продолжаемому деланию нет цены. Умаление в этом умножает удовольствие, и неумеренность умножает исступление. Терпи неразумие естества твоего, которое побеждает тебя, брат, потому что уготован ты быть в оной премудрости, имеющей вечный венец начальства. Не бойся смятения в Адамовом теле, уготованном быть в оном наслаждении, ведение которого здесь выше ума плотяных, — быть, когда приидет небесный Образ, то есть Царь мира. Не смущайся изменением и смятением естества, потому что временно злострадание в этом для приемлющего оное с удовольствием. Страсти подобны небольшим псам, которые привыкли быть на мясных рынках и убегают от одного голоса, а если не обратят на них внимания, наступают как самые большие львы. Ставь ни во что малое пожелание, чтобы не питать в себе мысли о силе его распадения, потому что временное терпение в малом отдаляет опасность в великом. Невозможно преодолеть великого, если не препобедишь маловажного.
Помни, брат, тот чин, в котором будешь и в котором — не эта жизнь, как бы перебирающаяся и движущаяся по влагам, но жизнь, сокращающая мертвенность, жизнь, в которой не бывает в этом растворении воспламенения от потворства сластолюбию, доставляющего занятие младенчествующему естеству. Претерпи трудность подвига, в который введен ты для испытания, чтобы приять от Бога венец и упокоиться по исшествии из сего мира. Памятуй и оное отдохновение, которому нет конца, и жизнь нелестную, и чин совершенного и непреложного Домостроительства, и плен, понуждающий любить Бога, господствующий над естеством. Сего да сподобимся и мы благодатию Самого Христа, Которому слава со Безначальным Отцом и Святым Духом ныне и всегда и во веки! Аминь.